Исследования о русском авангарде

Другие исследования об авангарде

Н.С.Сироткин

Василий Каменский, “Таится зов”

Творчество В. В. Каменского хотя и известно российскому читателю, но до сих пор не стало предметом глубокого изучения. Издана лишь одна монография – биография поэта [Гинц] – и несколько статей. Настоящий анализ призван отчасти восполнить этот пробел в отечественной истории литературы.

 Таится зов

Я у источника журчального.
Стою и немогу уйти –
Ищу томленья безпечального
Ищу венчального пути.
В ветвино–стройно–гибких линиях
В узорности подножных трав
Таится зов в цветах долиниях
Ветрится смысл в ветрах.
И так легко хрустальность звончато
Душой крылатой отразить
И мыслью взрывной перепончато
Футуристически пронзить.
[Каменский В. Танго с коровами. Степан Разин. Звучаль веснеянки. Путь энтузиаста. М.: Книга, 1990. С. [244]. Орфография текста сохранена.]

Это стихотворение было опубликовано в сборнике 1918 г. “Звучаль веснеянки”.

Ритмическое оформление не указывает на принадлежность текста авангардистскому дискурсу: размер – четырёхстопный ямб с пиррихиями, перекрёстная мужская и дактилическая рифма.

Из общего числа согласных наиболее часто встречается взрывной [т], образуемый только шумом (без участия голоса), причём в большинстве случаев он находится перед ударным гласным, т. е. в позиции, в которой этот звук произносится наиболее отчётливо. Парный звонкий [д], в образовании которого участвует голос, встречается в несколько раз реже. Второй по частоте в тексте – сонант [н] – состоящий преимущественно из голоса, протяжённый и занимающий “промежуточное положение между гласными и шумными согласными” [Грамматика русского языка. Т. 1: Фонетика и морфология. М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. С. 52] (эти характеристики наиболее часто встречающихся звуков – взрывного [т] и сонорного [н] – найдут соответствия на других уровнях текста).

Таким образом, на “формальном” уровне можно выделить формирующую смысл текста “фигуру плана содержания” (Л. Ельмслев, Hjelmslev): неподвижность/движение – ср. соотношение взрывного [т] и сонорного [н], закрытого [и] и открытых [о] и [а], существительных и глаголов. При этом важную роль в тексте играют оба элемента, но первый (“неподвижность”) преобладает.

Эта же антитеза вводится в начале стихотворения: “я у источника” – “стою и немогу уйти”. Принцип соположения противоположностей сохраняется на протяжении всего текста и составляет его основу. Его развивают оксюморонные сочетания “томленья безпечального” (по словарю В. Даля, “томить” – “мучить, маять, изнурять… налагая непосильное бремя” [Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. Т. 4: Р-V. М.: Терра, 1994. С. 414]), “венчального пути” (“венчального” – в смысле “венчающего”, т. е. “завершающего” – вступает в противоречие со словом “путь”, в котором не содержится указание на внутренний предел).

В следующих стихах этот мотив раскрывается в ином аспекте. Антитеза “неподвижность/движение” преобразуется в “слово/речь”: природа, весь мир предстаёт как текст, записанный своеобразными иероглифами (это представление укоренено в культурной традиции): “в… гибких линиях… в узорности… трав… в цветах долиниях (в этом слове-метафоре означаемое и означающее слиты: <долины как линии – > долинии)… смысл в ветрах” – перед лирическим героем некая загадка (“таится”; “ветрится” – слово вызывает впечатление неясности, неопределённости). Этот текст должен быть прочитан, должен превратиться в речь – в нём содержится “зов”.

В завершающем четверостишии антитеза развивается, но приобретает иной оттенок. Острота противопоставления снимается: “неподвижность” актуализуется в слове “хрустальность”, обозначающем состояние, “движение” – в словах “крылатой”, “мыслью взрывной”. Это не “движение в пространстве”, ничем не ограниченное (ср. “путь”), а действие, совершающееся в замкнутом мире: “хрустальность … / Душой крылатой отразить / И мыслью взрывной… / …пронзить”. Сам герой получает “природное” измерение: если эпитет “душой крылатой” необязательно понимается в прямом значении – “душа с крыльями” (ср. ту же, но стёртую метафору в выражениях “душа воспарила” и т. п.), хотя и содержит сравнение с птицей, то “перепончато… пронзить”, несомненно, указывает на то, что граница между животным миром и миром лирического героя размыта.

В начале стихотворения ведущая антитеза независима от лирического “Я”, стремящегося к обретению смысла (“ищу венчального пути”); в первых двух предложениях употребляются личные формы глагола. Во второй части текста смысл предстаёт утаённым, зашифрованным в знаке – в иероглифах природы, и герой слышит “зов” – он должен прочитать это сообщение, расшифровать его. Наконец, в третьей части (последнее предложение) дано слияние знака и смысла в самом лирическом герое, обретение не только того смысла, к которому он стремился в начале, но и единения со всем миром, с природой – происходит катарсис. Третье и четвёртое предложения – безличные.

Можно выделить и метаязыковой, точнее, метапоэтический уровень текста: сама “форма” (стихотворения) понимается как смысл, иероглиф значения, которое от этой формы неотделимо и без неё не существует. Такое отношение означающего и означаемого описано в семиотических исследованиях, например,  Ю. С. Степановым [Степанов Ю. С. Семиотика. М.: Наука, 1971. С. 84]; В. Каменский называет его “футуристическим”. Это значение образно выражено в слове “хрустальность”, называющем и носителя свойств – объект (“хрустальность… отразить… пронзить”), и его качества (проницаемость, прозрачность и т. д.).

© Н.С.Сироткин, 2000.

Другие исследования об авангарде