Исследования о Велимире Хлебникове

Другие исследования об авангарде

Конференция «"Доски судьбы" и вокруг: эвристика и эстетика» (тезисы докладов)

А.А. Акулова

Значение идеи асимметрии знака в творческом мышлении В. Хлебникова: непрерывность пространства и дикретный язык метаописания

Само название "Доски судьбы", обозначающее древнюю архаическую форму хранения информации, является воспроизведением архаической теории чередования чёта и нечета. Её архетипическое значение для идеи асимметрии знака отмечается в работе Иванова в осторожной форме, как ещё нуждающееся в обосновании [Иванов 1978, с. 108]. Характерно, что примеры архаических форм выражения теории чередования, приведенные в этой работе, в том числе и аналогичная положенной в основу языка "Досок судьбы" форма, глиняные доски [Иванов 1978, с. 153], прямо соотносятся с рядом произведений Хлебникова: "Трущобы", "Гибель Атлантиды", "Ка" [Иванов 1978, с. 98, 69, 100].
Однако путь от прямого воспроизведения антитетических образов к языку клинописи глиняных досок, которому должны были соответствовать поздние вещи Хлебникова, определяется постановкой проблемы значения идеи асимметрии знака в его творчестве.
До сих пор указывалось лишь на сходство звуковых оппозиций заумного языка Хлебникова с оппозициями звуков естественного языка, речь идет о работе Иванова со ссылкой на Якобсона [Иванов 2000, с. 263]. Однако известные в поэтике Хлебникова многочисленные варианты структур нанизывания или, иначе говоря, структур ложного узнавания, также могут быть интерпретированы на основании диалогических оппозиционных отношений субъекта и объекта текста в составляющих их словах или словесных сочетаниях [Акулова, в печати]. Причем, данная интерпретация определяется значением дискретного метаязыка описания [Лотман 2001, с. 509].
Значение дискретного метаязыка описания до сих пор не учитывалось в полной мере в известных вариантах научного обоснования идеи асимметрии знака – в первую очередь, в концепции Лотмана [Лотман 2000, с. 590-602], поскольку основополагающее для нее представление о тексте и культуре в целом как о монаде не позволяет реализовать представление о непрерывности пространства языка, выводя завершающие критерии текста на первый план. Тем не менее, основанная на диалогическом принципе идеи асимметрии знака, концепция Лотмана содержит сопоставимые с мышлением Хлебникова критерии описания текста, которые здесь уместно привести.
Так, Лотман, во-первых, указывает на значение дискретного языка метаописания, но его архетипическое значение, по Лотману, не может быть сохранено, он лишь постулирует возможность этого значения [Лотман 2001, с. 509], невозможного уже в силу ритмической структуры стиха [Золян 1986, с. 68]. Здесь следует указать, что особенности преобразования стиха Хлебниковым, обусловливающие значение дискретного метаязыка, нашли свое обоснование при описании семантики верлибра Ю.Н. Тыняновым, проведенном, в сущности, на примере Хлебникова [Тынянов 1993, с. 81-82]. На основе этого описания возникает отчетливое представление о дискретности метаязыка Хлебникова, являющееся результатом регрессивного ритмического движения, сменяющегося впоследствии прогрессивным, при котором стихи присоединяются, а не приравниваются друг к другу [Тынянов 1993, с. 41-42].
Во-вторых, Лотман отмечает значение исследований Пригожина необратимых процессов в физике и химии с точки зрения общетеоретического смысла сводящихся к выводу о том, что процессы, протекающие в неравновесных ситуациях (в отличие от тех процессов, которые протекают в равновесных ситуациях) на протяжении их динамической траектории содержат так называемые точки бифуркации, в которых направление движения может измениться в двух или нескольких направлениях, причем предсказать его невозможно, и при этом усиливается зависимость направления от случайного фактора, обоснование значения которого и представляется заслугой Пригожина [Лотман 1993, с. 373].
Однако, несмотря на данное обоснование, в основу диалогической концепции культурной модели Лотмана положено известное понятие Лейбница "монада", устройство которой обладает внутренней завершенностью, хотя и определяется повышенной способностью взаимоперехода субъекта и объекта, составляющих ее структуру. Существенной особенностью определения монады является и представление о семиотизации пространства за ее пределами, так Лотман отмечает, что за пределами культуры находится антикультура, то есть внеположная семиосфере действительность названа и хотя бы поверхностно семиотизирована. Поэтому в целом внесемиотическая реальность определяется как сфера чужой семиотики. По сути, понятие внеположной культуре реальности Лотманом описывается на языке той же культуры со знаком "-", она представляет собой семиосферу, пронизанную семиотическими личностями различных уровней, одновременно являясь организованной иерархией структур и огромным числом, свободно плавающих в этом пространстве замкнутых семиотических миров [Лотман 1993, с. 374].
Если обратиться к хлебниковскому представлению о внеположной сознанию реальности, то помимо известного определения из "Досок судьбы", "есть времена в самом времени" [Хлебников 2000, с. 76] и также известного определения отсутствия в языке "постоянства измеряющей единицы соответствия" [цит. по: Иванов 2000, с. 352], уместно вспомнить раннее наиболее полно соответствующее постановке проблемы определение: "Есть непрерывное много" [Хлебников 1986, с. 578], характеризующее не внутреннее, а внешнее, отводящее на второй план замкнутую ограниченность собственной позиции положение по отношению к тексту, отмеченное также в словах "мы должны раздвоиться: быть и учёным, руководящим лучами, и племенем, населяющим волны луча" [Хлебников 1986, с. 632].
Таким образом, если позицию Лотмана определяет опора на преимущественно культурную и внутри текстовую ограниченность, то Хлебников обосновывает позицию, которую можно было бы считать несемиотической, что, по Лотману невозможно [Лотман 1993, с. 374]. Она характеризуется не отсутствием семиозиса, а его неопределенностью и множественностью. Если выбор понятия "монада" определяется сохранением культурного семиозиса, распространением его во внеположную реальность, то "непрерывное много" стремится к объяснению динамического процесса за его пределами, обоснование для непредсказуемости направления движения которого, как видно из вышеприведенных ссылок на исследования Пригожина, действительно существует. Поэтому не случайным представляется разделение Хлебникова действительности на "да - единицы", "нет - единицы" и "мнимые" – находящиеся вне зоны семиотической определённости.
Монадная структура, по Лотману, отличается от структуры несемиотической реальности тем, что последней структуре соответствует единственный конструктивный принцип [Лотман 1993, с. 342]. Если провести аналогию с понятием "архетип", то здесь мы сталкиваемся с той же проблемой: несмотря на заложенное в основе этого понятия представление о транстемпоральности, архетипические формы определяются на основании тесной связи с определенными историческими эпохами. Между тем художественная реализация внеположной тексту реальности может основываться на вполне мотивированном представлении о том, что пространство старше архетипических модусов [Топоров 1993, с. 4]. Хлебниковское понимание времени и пространства как двух обратных направлений одного счета и соответствующая методология замены времени пространством как нельзя более соответствует задаче реализации представления о непрерывности и единстве действительности. Здесь следует указать, что кроме вышеуказанных изменений структуры стиха, непрерывность воспроизводится новыми субъектно-объектными отношениями. Так называемая теория интенциальности мышления, характеризующая произвольность предикативной функции субъекта и определяющая общностью понимания субъекта как континуума атрибутов и предиката в значении одной атрибутной функции обосновывает закономерность преодоления автоматизма механизма предикации: "…произвольность предикативной функции заключается в универсальном механизме приписания значения предиката значению имени, обратном по направлению деятельности обыденного субъекта" [Артсег 2003, с. 24]. Здесь уместно привести подобный пример из "Досок судьбы", поскольку теория интенциальности мышления также основывается на архетипическом значении теории чередования чёта и нечета: "Очень часто мы имеем дело с переносом в плоскость одного действия, часто сложения двух видений другого действия, возведения в степень, но рассмотренных с двух точек зрения, в прямом и обратном порядке. Как рука и ее отражение в зеркале, а два человека рядом, один на руках, другой на голове. В одном случае река действий течет от верховьев к устью, в другом – от устья к верховью" [Хлебников 2000, с. 76]. В этой связи представляется уместным оценить значение мышления Хлебникова, во-первых, в плане понимания указанной особенности мышления, поскольку именно атрибутивная соотнесенность субъекта и объекта составляет основу связности его текстов, благодаря чему в исследовательской практике объект повествования часто определяется как субъект [Леннквист 1999, с. 151].
Во-вторых, следует отметить особое значение Хлебникова в воссоздании так называемого минус-пространства: В.Н. Топоров характеризует конгениальность физическим открытиям С. Кржижановского в плане воспроизведения в его поэтике мельчайших составляющих бытия, данных в плане изображения, который является обратным по отношению к норме, как фобия [Топоров 1995, с. 497], в поэтике Хлебникова же значение мельчайших составляющих бытия может быть определено как одухотворение природы, составляющее основу деятельности верующего человека, до сих пор не было оценено должным образом. Следует полагать, что понятие единой религии, предложенное Д. Андреевым в сравнительно более позднее время, оказывается уместным в отношении мышления Хлебникова [Андреев 1986, с. 209]. Кроме того, преобразование, семантизация движения предельно малых частиц бытия, являющаяся и предметом внимания Кржижановского, определяет значение идеи асимметрии знака у Хлебникова. В диалогической концепции Лотмана условные и семантические структуры типологически разделяются в соответствии с двумя чередующимися стадиями развития культуры. В динамической же стадии развития культуры, характеризующейся внутренней амбивалентностью и метаописанием, язык метаописания семантизирует условные структуры, приводя их к окостенению [Лотман 2001, с. 485-504]. Однако у Хлебникова, в описании Тынянова, этап семантизации структуры стиха связан с прогрессивным ритмическим движением, приравниванием значения дискретных на первом этапе ритма слов, рождением языка. Как видно, Лотман не учитывает возможность дискретного изменения структуры стиха, которую Тынянов называет на первом этапе развития регрессивным ритмическим движением. Интересно отметить, что у Хлебникова лирическое "я" имеет как предельно малый, так и предельно малый, так и предельно большой масштаб, в отличие от лирического "я" Кржижановского, отделяющегося от аномальных с его позиций критериев пространства [Топоров 1993, с. 497], теснота которого формирует мотивацию мельчайших частиц. Поэтому если характеризовать методологию "Досок судьбы", то ее оценка единственно в эстетическом плане, а также в плане изображения простых вещей как длинных рядов цифр представляется не вполне исчерпывающей. Следует полагать, что именно полнота эстетического восприятия действительности обусловила обратное соотношение чисел в "Досках судьбы", проведенное по принципу переключения от предельно малых к предельно большим величинам. Эстетическая позиция обозначает в данном случае не отсутствие методологии, а абсолютное значение эстетической установки, по Голосовкеру "имагинативный абсолют" [Голосовкер 1986, с. 36].
Указанная позиция Хлебникова, имеющая, как было показано выше, достаточно веское научное обоснование, отличает его от диалогических культурологических концепций, имеющих отношение к идее асимметрии знака и диалога.
Так, Бахтин использует в указанном аспекте понятие "монады": "определяя границы высказывания сменой речевых субъектов, Бахтин характеризует его способность в пределах этих границ подобно монаде Лейбница" отражать речевой процесс [Бахтин 1986, с. 465].
Здесь уместно привести слова Б. Лившица, характеризующие противоположные принципу монады свойства поэтического языка Хлебникова. Лившиц вначале определяет традиционность собственных установок в отношении преобразования стиха, которая противопоставляется поэтике Хлебникова: "Словесная масса, рассматриваемая изнутри, представлялась лейбницевской монадой, замкнутой в своей завершенности планетным миром. Массу эту можно было организовать как угодно, структурно видоизменять без конца, но вырваться из ее сферы, преодолеть закон тяготения, казалось абсолютно бессмысленным. И вот хлебниковские рукописи опровергали все мои построения. Я вскоре почувствовал, что отделяюсь от моей планеты и уже наблюдаю ее со стороны. Ибо я увидел воочию оживший язык… Дыхание довременного слова пахнуло мне в лицо… Гумбольдтовское понимание языка как искусства находило себе красноречивейшее подтверждение в произведениях Хлебникова, с той только потрясающей отговоркой, что процесс, мыслившийся до сих пор как функция коллективного сознания целого народа был воплощен в творчестве одного человека" [Лившиц 2000, с. 368-369].
Если сопоставить значение поэтики Хлебникова с непрерывным процессом развития языка, то оказывается, что для такого сопоставления больше обоснования, чем для "монадной" концепции развития культуры. Так, Лотман характеризует типологическую способность восприятия непрерывности развития культуры и языка, которая воспринимает разные этапы его развития как разные стадии культуры: "Точно так же и язык изменяется непрерывно, – пишет Лотман, – но непрерывность этого процесса не ощущается непосредственно самими носителями, поскольку языковые изменения происходят не в речи одного и того же поколения, но при передаче языка от поколения к поколению; таким образом, говорящие склонны воспринимать изменение языка скорее как дискретный процесс; язык для них не представляет непрерывного континуума, а распадается на отдельные слои, различия между потерями получают стилистическую окраску" [Лотман 1993, с. 339].
В заключении остается указать на тот отмеченный Лотманом факт, характерный для мышления Хлебникова, что презумпция языка, направляясь на аморфный материал, превращает его в язык, а направляясь на языковую систему в целом порождает метаязыковые явления [Лотман 1993]. Несмотря на отмеченное исследователями Хлебникова явление литературного метаописания, значение дискретного языка метаописания до сих пор не было оценено в его творчестве, вероятно, в силу необходимости определения значения и обусловившей его категории - непрерывности пространства и языка, так как Хлебников сначала превращает язык в аморфный материал, дискретный набор признаков, приводя их затем в отношение друг к другу, имеющее значение языка.

Примечания
Акулова А.С. Значение структуры ложного узнавания в аспекте проблемы единства автора и текста. На материале поэзии Хлебникова. В печати.
Андреев Д. Роза мира. М., 1986.
Артсег. Демистификация мышления или мистерия указующей деятельности. Вестник лаборатории аполитической филологии. Выпуск 2. Йошкар-Ола. 2003. С. 7-34.
Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Проблема поэтики Достоевского. М., 1986, С. 428-472.
Голосовкер Э.Я. Логика мифа. М., 1987.
Золян С.Т. О принципах организации поэтического текста // Проблемы структурной лингвистики. 1983. М., 1986. С.62-74.
Иванов Вяч. Вс. Поэтика абсурда у обэриутов и Хлебникова // Мир Хлебникова. М., 2000. С.265-278.
Иванов Вяч. Вс. Хлебников и наука // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и теории культуры. В двух томах. М., 2000. Т. 2. С.342-398.
Иванов Вяч. Вс. Чёт и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.
Леннквист Б. Миросоздание в слове. Поэтика В. Хлебникова. Санкт-Петербург, 1999.
Лившиц Б. Гилея // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 2000. С. 359-372.
Лотман Ю.М. Асимметрия и диалог // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб, 2000. С.590-602.
Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2001. С. 485-504.
Лотман Ю.М. Культура как субъект и сама-себе объект // Лотман Ю.М. Избранные статьи. В трёх томах. Таллинн, 1993. Т.3. С. 368-375.
Лотман Ю.М. О семиотическом механизме культуры (совместно с Б.А. Успенским) // Лотман Ю.М. Избранные статьи. В трех томах. Таллинн, 1993. Т.3. С. 326-244.
Лотман Ю.М. Тезисы к семиотическому изучению культуры // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб, 2001. С. 504-525.
Топоров В.Н. "Минус"-пространство Сигизмунда Кржижановского // Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1993. С. 476-574.
Топоров В.Н. От автора // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1993. С. 3-5.
Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. С. 23-120.
Хлебников В. Доски судьбы. М., 2000.
Хлебников В. Творения. М., 1986.

© А.А. Акулова

Другие исследования об авангарде