Исследования о Велимире Хлебникове

Другие исследования об авангарде

И. Е. Лощилов

Еще об одном из источников стихотворения Велимира Хлебникова
“Меня проносят на слоновых...”

Стихотворению “Меня проносят на слоновых...” повезло. Одна из первых серьёзных работ в жанре “анализ одного стихотворения Хлебникова”, опубликованных в Союзе, была посвящена именно ему. Статья Вяч. Вс. Иванова давно стала классикой велимироведения. В этой работе указан визуальный источник, необходимый для понимания генерирующего текст образа, – индийская миниатюра, изображающая несение бога Вишну “на слоне, который образован сплетением женских фигур” (Иванов 1967: 157). Близкое к исчерпанию материала описание структуры и генезиса стихотворения имело и “оборотную сторону”: статья Вяч. Вс. Иванова надолго “закрыла” хлебниковский шедевр для дальнейших исследований.

Поэтическое мышление Хлебникова полигенетично, и в его творческой лаборатории часто происходит почти алхимическое “смешивание” и “переиначение материала” (Баран 1993: 121) – как визуально-иконической, так и вербальной природы. Отметим, пользуясь случаем, продуктивность практики репродуцирования рядом с некоторыми из хлебниковских текстов визуальных материалов, связанных с довербальным, “предметно-изобразительным” (Жинкин 1964: 36) звеном в развертывании поэтической мысли (Хлебников 1986: 143, Хлебников 2000: 252-253, 328-329).

Первая строфа хлебниковского стихотворения, написанная правильным четырехстопным ямбом, согласно Вяч. Вс. Иванову, “отвечает самым простым принципам обычного “классического” (послепушкинского) ямба” (1967: 165). Можно, как нам кажется, уточнить, а отчасти и скорректировать адрес источника. Наиболее “мозаичная” с точки зрения ритма и синтаксиса шестая (последняя) строфа путем сложных “переиначений” отсылает к началу одного из “допушкинских” образцов Я4 – “Мадагаскарской песне” К. Н. Батюшкова (1810), которая представляет собой поэтическое переложение песни 8 из прозаического цикла Эвариста Парни “Мадегасские песни” (Батюшков 1989: 385-6, 479; о месте “мадагаскарского” локуса в жизни и творчестве Парни, а также об истории переводов текста на русский язык см. статью Е. Эткинда в Парни 1970 [см. о продолжении жизни батюшковского стихотворения в новейшем постмодернистском контексте (Мадагаскарские чтения Крымского клуба, состоявшиеся 27 июня 2000 года в Москве)]). Хлебников: “Волну клыка как трудно повторить, / Как трудно стать ногой широкой”; Батюшков: “Как сладко спать в прохладной тени, / Когда долину зной палит”. Отметим, что “ритмико-синтаксический стереотип” (Гаспаров 1982: 174) наиболее отчетливо ощутим в стихе 22ВХ, в то время как стих 21 написан пятистопным ямбом; в строфе же I у Хлебникова не содержится никаких оснований для опознания батюшковского первоисточника. Подобно тому, как в стихотворении “В этот день голубых медведей” (1919) тютчевская реминисценция (“Первый гром и путь дальше весенний”: "Когда весенний первый гром [...]) локализована в последнем стихе, в “Меня проносят на слоновых” автор оставляет напоследок важный эффект опознания труднопредсказуемого источника, который воспроизводит психологическое состояние мгновенного прозрения, подобного восточному сатори (ср. “И с ужасом я понял [...]” в финале "Одинокого лицедея"). Опознанный источник, служащий отныне интерпретационным фоном хлебниковского текста, буквально “преображается” в читательском восприятии, как на уровне целого, так и в каждом из своих элементов.

Композиция двух стихотворений буквально совпадает: в обоих случаях это 6 четверостиший, отчетливо разделенных по принципу 3+3, как по содержательным, так и по формальным признакам (Иванов 1967: 164; Капинос 2000: 24). Впрочем, и здесь можно внести уточнение: у Батюшкова это 2+(1)+3 (в скобки взята “вставная” строфа, "пересказывающая" содержание песни), у Хлебникова – 1+(2)+3 (в скобках – строфы, содержащие прямое обращение лирического героя к девам, подчеркнутое начальными вы, которым соответствуют обращения приближьтесь и воспойте у Батюшкова; см. Иванов 1967: 166).

Кроме того, что древняя Индия и Мадагаскар в контексте русской поэзии диктуют экзотические реалии и особенности хронотопа, стихотворение Хлебникова “подхватывает” ряд образов и тем “Мадагаскарской песни”.

1. Сон КБ: “Как сладко спать в прохладной тени” (1), “Постель из листьев и покой” (24); ВХ: “И вы, зачарованы сном” (19). К “окольцовывающему” батюшковское стихотворение мотиву отсылает самый короткий (8 слогов) стих.

2. Растение КБ: “И ветер чуть в древесной сени / Дыханьем листья шевелит” (3-4), “Или как, сидя у пшеницы” (11), “И нас у кущи ожидает / Постель из листьев и покой” (23-24); ВХ: “Белее, белее вишенья” (10), “Гибки, как ночные растения” (12), “Песен с венками, свирелей завет” (23). Следует отметить, что гибкость делает лирического героя хлебниковского стихотворения (как и несущих его дев) “соприродным” растительной жизни, а в словосочетании ночные растения, наряду с “растительной” семантикой, слышится и мотив сна (покоя).

3. Плетение КБ: “Сплетаясь дружно в легкий круг” (6), “Плетущей сети для кошниц” (10), “Смотреть на ваш сплетенный круг” (16); ВХ: “Сплетя носилок призрак зимний” (4), “Сплетайтесь носилками тесно” (20), “Песен с венками, свирелей завет” (23).

4. Жены / девы КБ: “Приближьтесь, жены, и руками [...]” (5), “Воспойте песни мне девицы” (9), “Как, жены, издали приятно” (15); ВХ: “[...] Носилках – слон девицедымный” (2), “Увидев то, дева ответила мне” (15). Можно предположить, что прилагательное девицедымный восходит к центральному образу строфы III КБ, носящему характер “вставной картины” (Капинос 2000: 24-25).

5. Вода КБ: “Уж светлый месяц над рекой” ( 22); ВХ: “Чтоб ласково лилась на земли” (7), “Волну клыка так трудно повторить” (21). Если образ водоема эксплицирован в тексте и является элементом хронотопа, то у Хлебникова он “растворен” в метафорическом слое. Отметим, что хлебниковское повторить корреспондирует к батюшковскому вновь (18).

Если восклицание в I КБ лишено определенной адресованности, то строфы II-V представляют собою речь царя мадагаскарского племени, обращенную к его женам. Субъект и множественный адресат речи сливаются воедино в VI строфе за счет употребления местоимения нас. Сложные процессы субъектной организации “Меня проносят на слоновых” подробно описаны в Иванов 1967.

Двуплановость хлебниковского стихотворения, заданная в первую очередь "пластической двуплановостью миниатюры" (Иванов 1967: 164), где напряжение взгляда художника "удерживает" образ слона от распада на множество женских фигур, находит подтверждение в своеобразной двуплановости батюшковского стихотворения. Оба источника – древнеиндийская миниатюра и написанное более чем за сто лет до Хлебникова русское стихотворение – производят впечатление "изменчивой целостности" (Капинос 2000: 28). "Второй план" локализован в "перегруженной динамизмом" (Капинос 2000: 24) и синтаксически усложеннной строфе III КБ. Исследователь пишет: "Серединное как в третьей строфе, нарушая четкие границы анафоры, создает впечатление легкого колебания строго выдержанного синтаксического построения" (28). Поэтическое воспроизведение поступи слона потребовало, наряду с инверсией, расширения амплитуды колебания: “Волну клыка как трудно повторить,/ Как трудно стать ногой широкой”". Существенно, что зачаток мены субъекта высказывания (в ВХ это то слон, то девы, то сам Вишну, то его новая инкарнация) содержится здесь же: в строфе III КБ речь царя включает в себя пересказ песни жен, адресованной ему самому, наряду с призывом воспойте, переносящим сам факт пения в недалекое и желанное будущее.

Строфа III "окольцована" семантически значимыми односложными словами в позиции мужских клаузул в четных стихах строф II и IV КБ: круг - слух / дух - круг. В поле действия этого приема втягиваются также словоформа птиц в первой половине стихотворения и вновь – во второй. Аналогом узору рифмующихся односложных слов у Хлебникова является, видимо, одно из ключевых слов сон, употребленное в соответствующей позиции стиха 19 в творительном падеже.

Решению тех же пластических задач служит переход от двусложного размера к комбинациям трехсложных в строфах II-V ВХ и двусложных с трехсложными в синтетической VI ВХ.

К. Батюшков         В. Хлебников

Переход от четырехстопного ямба с женской клаузулой к изосиллабичному ему трехстопному амфибрахию детерминирован также семантическими ореолами размера, описанными в Гаспаров 1982. Здесь актуальны, в первую очередь, восходящие к гейневскому "Возвращению на родину" семантика сна (см. выше) и семантика памяти, после стихотворения А. К. Толстого "Мне кажется, все так знакомо" окрашенная оттенком "déja-vu" (181-184). В комментарии к ВХ приведен фрагмент чернового либретто сверхповести "Дети Выдры", позволяющий, кажется, соотнести обращение Хлебникова к Амф3 с инкарнационным сюжетом. Кроме того, важные замечания и публикация фрагментов черновика сверхповести содержатся в Перцова 2000, где анализируемое стихотворение, взятое вне контекста, определено как “’моментальный снимок', из которого неясно куда и зачем движется это причудливое нечто” (78). Кроме того, в тексте ВХ отчетливо слышна восходящая к заздравной песне торжественная интонация, складывающаяся в 1908-1917 годах под воздействием стихотворений А. Белого о России (185-189; "Меня проносят на слоновых…" написано, согласно Иванов 1967: 158, в 1913 году).

Стих 11 из все той же III строфы КБ содержит, кажется, "зародыш" мутации метра у Хлебникова. Хореическая стопа, открывающая стих, "оттягивает" ударение на первый слог и вызывает смутное ощущение дактилической инерции, реализовавшееся в стихе 23 ВХ.

Аллитерационно-анаграмматическая стратегия Хлебникова (с-л-н - н-с-л: слон/носилки; Иванов 1967:165-167) также "подхватывает", развивает и переиначивает "Мадагаскарскую песню": "Все строфы, за исключением третьей, равномерно аллитерированы на сонорный -л, а третья, задающая трагический поворот, напротив, – на шипящие" (Капинос 2000: 27).

Могли привлечь внимание Хлебникова и некоторые батюшковские поэтические эффекты, как бы "опережающие" развитие поэтического языка допушкинской поры. Мы имеем в виду вертикальную соотнесенность семантически важных морфем, локализованных в словах разной слоговой длины в стихах 1-2 ВХ: проХЛАДной - ЗНОЙ. Оппозиция хлад/зной (не отсюда ли призрак зимний у ВХ?), казалось бы, неактуальная в контексте "тропических" хронотопов, хотя бы подсознательно ощущается читателем за счет того, что обе морфемы стоят в позиции 6-го слога в четырехстопных стихах. Аналог этой вертикальной соотнесенности в симметричной первой строфе VI КБ локализован в позиции второго слога и способен подключить важные для Хлебникова фонетические соответствия: ВЕТр - сВЕТлый. Если позволительна гипотетическая реконструкция особенностей хлебниковской рецепции чужого текста, мы вправе соотнести этот эффект с реализацией сферической модели поэтического Слова-Логоса:

Можно предположить далее, что Хлебников соотнес "Мадагаскарскую песню" с написанным годом ранее насквозь драматичным батюшковским стихотворением "Приближьтесь, Музы, и цветами..." Тогда обращение к образу Кришны – восьмого воплощения Вишну (Хлебников 2000: 489) – можно понять как снятие актуальной в русском Серебряном веке оппозиции дионисийского и аполлонического начал. Лирический герой, соединяющий в себе черты Бога, Бодхисаттвы, Царя и Поэта, как бы противостоит неназванному мифологическому Орфею, "растерзанному восхищенными и обезумевшими вакханками" (Рильке 1977: 451), и воплощает противостоящий европейскому, восточный, "нетрагический" вариант развития отношений между поэзией, поэтом и его слушателями (что и дает основания И. П. Смирнову привести строфу из стихотворения в качестве аргумента в пользу мысли о том, что авангард “вменял поэту роль триумфатора в мире, состоящем исключительно из женщин” [1994: 211]).

Дальнейший поиск соответствий между текстами Хлебникова и Батюшкова (и – через него – с "легкой" французской поэзией ХVIII века) представляется важной задачей велимироведения. Так, можно предположить связь между замыслом поэмы "Шаман и Венера" и басней Батюшкова "Сон Могольца". В сноске 4 к тексту статьи А. С. Бирюковой (1999: 39) содержится указание на то, что композиционные и ритмические особенности "Видений на берегу Леты" и поэмы Хлебникова "Поэт" могут рассматриваться как допушкинское и послепушкинское состояние той реальности, которую принято называть сегодня "онегинской строфой", как раз в связи с важным для обоих поэтов чередованием как минимум двух планов изображения.

Литература

Батюшков 1989: Батюшков, К.Н. Сочинения: В 2-х томах. Т. 1, М.
Парни 1970: Парни, Эварист. Война богов. Л.
Рильке 1977: Рильке, Райнер Мария. Новые стихотворения. М.
Хлебников 1986: Хлебников, В. Творения. М.
Хлебников 2000: Хлебников, В. Собр. соч.: В 6-и томах. Т.1. М.

Баран 1993: Баран, Хенрик. Поэтика русской литературы начала XX века. М.
Бирюкова 1999: Бирюкова, А.С. Специфика карнавального миросозерцания в поэме Хлебникова "Поэт". Вестник Общества Велимира Хлебникова -2. М.
Гаспаров 1982: Гаспаров, М.Л. Семантический ореол трехстопного амфибрахия. Проблемы структурной лингвистики – 1980. М., 174-191
Жинкин 196: Жинкин, Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. Вопросы языкознания, 1964, № 6, 26-38
Иванов 1967: Иванов, Вяч.Вс. Структура стихотворения Хлебникова “Меня проносят на слоновых...” Ученые записки Тартуского гос. ун-та, вып. 198, Труды по знаковым системам III, Тарту, 156-171
Капинос 2000: Капинос, Е.В. Словесная архитектоника и пластика: От Батюшкова и Баратынского к Мандельштаму. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. филологических наук. Новосибирск, рукопись
Перцова 2000: Перцова, Н.Н. Движение по мифологиям в черновике “Детей Выдры” В.Хлебникова. Велимир Хлебников и мировая художественная культура на рубеже тысячелетий. VII Международные Хлебниковские чтения. Научные доклады. Статьи. Тезисы. Астрахань, 78-79
Смирнов 1994: Смирнов, И.П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М., 1994

© И. Е. Лощилов

Вариант настоящей заметки опубликован в книге: Велимир Хлебников и мировая художественная культура на рубеже тысячелетий. VII Международные Хлебниковские чтения. Научные доклады. Статьи. Тезисы. Астрахань, 2000, с. 61-65.

Другие исследования об авангарде