И.Е.Лощилов

“Приятно видеть...” Велимира Хлебникова (1922): ритмическая организация и фоника

 

Приятно видеть
Маленькую пыхтящую русалку,
Приползшую из леса,

Прилежно стирающей
Тестом белого хлеба
Закон всемирного тяготения!

(9, 132)

Итог единственной известной автору этих строк опубликованной работы, целиком посвященной анализу “Приятно видеть...”, таков: “Стихотворение представляет собой сгущенную, сконцентрированную чуть ли не в точку поэтико-философскую утопию В. Хлебникова” (1, 29). В неопубликованной, но известной нам работе исследователя А. В. Дьячкова (3)¹ о принципе оппозиции у Хлебникова предпринят демонтаж авторской графики текста, позволяющий ощутить ритмическую природу стихотворения. Такое обращение с текстом Будетлянина представляется не только правомерным², но и продуктивным для понимания смысла одного из итоговых стихотворений поэта. Представим предложенный А. В. Дьячковым “контрольный” вариант в виде таблицы, где черной заливкой обозначены ударные слоги:

 

При	ят	но	ви	деть	ма	лень	ку	ю
Пых	тя	щу	ю	ру	сал	ку,
При	полз	шу	ю	из	ле	са,

 

При	леж	но	сти	ра	ю	щей	тес	том
Бе	ло	го	хле	ба	за	кон
Все	мир	но	го	тя	го	те	ни	я!

9 – 7 – 7 // 9 – 7 – 9                         48 (23+25)

 

Число слогов стихотворения – 48 - фигурирует уже в уравнениях “Учитель и ученик. О словах, городах и народах” 1912 года (10, 588-591) в связи с семантическим полем вращения и в оппозиции к числу дней земного года (365). Контрольный вариант (в дальнейшем – КВ) позволяет увидеть ямбическую природу первого трехстишия и трехсложную – второго. Число слогов в первом стихе достаточно для Я4, но реальность языка говорит о Я3 с гипердактилической клаузулой. Реальность же хлебниковского стиха, с его тяготением к “мерцанию” акцентов, позволяет предположить полуударение на третьем слоге в слове маленькую, либо чуть “затянутое” у в русалку. Конгруэнтным авторскому замыслу представляется нам “промежуточный” вариант, сохраняющий в слегка редуцированном виде оба “оттенка”. И.Виницкий вспоминает в связи с “гулким фоном 8 безударных [у] при активном [á]” об “УА//АУ в творчестве Хлебникова” (1, 28), хорошо знакомом начиная с “Мудрости в силке” все того же 1912 года. Соотнесенность маленькую и русалку позволяет увидеть тонко “вмонтированный” в заударные слоги клаузул первой строфы эквивалент реплики “качающейся на вершине” кукушки из финала плоскости I “Зангези”, как бы “затихающий”, или доносящийся из соседнего леса. КВ “высвечивает” также и утроение [уjу] (возможно, имитирующее свист птиц все в том же лесу) в слабых позициях – последнем из заударных слогов первого стиха и в вертикально соотнесенных “пиррихиях” 2 и 3 (во втором трехстишии [jу] исчезает, приблизившись напоследок к ударному слогу в слове стирающей [ájу]).

Особого разговора требует последний стих КВ (он же последний хлебниковского без слова закон), изосиллабичный как 1 КВ (ЯЗгд), так и 4 (Ам3ж). Девять слогов одинаково легко услышать ударенными как через 2, так и через 3 слога (“двоек и троек священные рощи”), тем более, что первое реальное ударение в обоих случаях совпадает с метрическим. Для того, чтобы осознать следствия этого совпадения, придется, помня о словарном ударении, временно отказаться от представлений о его стабильности (в свете описанных выше “фонических мерцаний”³ первой строфы).

 

1. Я3гд	При	ят	но	ви	деть	ма	лень	ку	ю
2. Я3ж	Пых	тя	щу	ю	ру	сал	ку,
3. Я3ж	При	полз	шу	ю	из	ле	са,

 

4. Ам3ж	При	леж	но	сти	ра	ю	щей	тес	том
5. Д2м	Бе	ло	го	хле	ба	за	кон
6. Акц?	Все	мир	но	го	тя	го	те	ни	я!

 

Я4ж

Все

мир

но

го

тя

го

те

ни

я!

Ам3ж

Все

мир

но

го

тя

го

те

ни

я!

 

Чтобы осуществился “проясняющий акт понимания-исполнения”, читающий “Приятно видеть...” должен воспроизвести различные оттенки полу-, четверть- (и даже менее) -ударений в пяти следующих друг за другом слогах (их “сила” и характер, разумеется, не поддаются ни регламентации, ни научному анализу; важен сам принцип цепочки слогов с “переливающимися” долями акцентов). Воспользуемся метафорой: на последний стих направлено два прожектора. Первый - ямбический – сильнее, но расположен дальше, чем второй; он заставляет сделать ударения на слогах мир, го [вó], го и ни. Второй – слабее, с чуть более “размытыми краями круга” (ясно, что трехсложник, но нельзя по двум стихам определить какой – дактиль или амфибрахий). Скорее все-таки амфибрахий, тогда ударными продолжают оставаться мир и еще раз реально безударное ни (вправе ли мы задуматься об автономизации и семантизации “вырезанных” ударением и минус-ударением слогов: мip и “ничтожающее” ни?); свою “порцию” ударения получает также слог тя⁴.  

 

 

 

В статье М. Л. Гаспарова читательское впечатление от пьесы “Боги” точно определено как “сходное с тем, как бывает, когда смотришь кино на чужом языке, или какое бывает у маленького ребенка, когда при нем взрослые разговаривают о непонятном” (4, 248). Интонационный рисунок “Приятно видеть...” производит на читателя впечатление присутствия при последнем и абсолютно точном высказывании о мире, торжества победы Поэта над Мировой Загадкой; эмоциональным фоном становится оторопь от мгновенного осознания ее непроницаемости для всех остальных... Согласно устным воспоминаниям Р. Райт-Ковалевой, странные слова поэта о спичках и предстоящей варке “супа из болота, супа из микроорганизмов”, относящиеся к бытовой ситуации, казались окружающим исполненными глубокого смысла и подлинной таинственности. Язык вроде бы не чужой (все слова понятные), но специфически затрудненная и как бы замедленная артикуляция заставляет предположить, что в процессе произнесения слово кардинальным образом изменяет и углубляет свое значение для говорящего, в то время как оно еще продолжает “договариваться” для слушателей⁵; следующее слово связано уже с этим известным лишь говорящему “вторым” значением. Он как бы пробует каждый из слогов, но так и не может решиться сделать ударение, в то время как мысль его уже далека от исходного, а тем более словарного, смысла слова. Если позволительно перифразировать Ахматову (“Принцы только такое всегда говорят...”), Председатель Земного Шара всегда говорит такое, но постичь, что именно означают его слова, нет никакой надежды, подобно тому как маленький ребенок не может понять “умных” разговоров взрослых. На создание ощущения не-ложной многозначительности и подлинного глубокомыслия работает не только смысловая и образная парадоксальность, но и изощренная ритмико-интонационная режиссура.

Стих 5 в авторской графике выделяется хотя бы потому, что в нем единственный раз ударение приходится на первый же слог. Кроме того, сюда “вмонтировано” небольшое “палиндромическое зеркальце”: БЕЛого хЛЕБа. А. В. Дьячков справедливо указывает на связь белого хлеба с белым божественным мозгом (порождением которого и является описанная картина) и качественным изменением состояния мира (старое→новое). Укажем также на евхаристическую (точнее, анти-евхаристическую) символику (хлеб=’тело’; образ рыбы становится общим знаменателем Христа и инфернальной русалки) и парадоксальную процессуальность воплощения этой символики (тесто→хлеб). Еще два раза прочитаем стихотворение в авторской графике, обращая внимание на слоги с согласными Т и Л (курсивом выделены стихи, не содержащие интересующих нас букв):

 

 

Наряду с “точечным” состоянием перевертня в стихе 5 содержится анаграмма ключевого слова стихотворения – ТЕЛО, сохраняющая ударность первого слога и редукцию на втором; но и на протяжении всего стихотворения слово “звучит” в сложной фонической аранжировке.

Первое же логическое недоумение от текста можно сформулировать в виде вопроса “Почему русалка⁶ у Хлебникова ползает, а не плавает?” Но спросить так означало бы признать, что русалки вообще есть в том мире, где живем мы. Преодоление телесности, как и выход в царство Духа и Абсолютной Свободы, связаны скорее с образом птицы и полета (не следует забывать о “птичьем языке” в первом трехстишии⁷; кроме того, эксплицированная обратимость БЕЛ – хЛЕБ подразумевает бином ТЕЛ - ЛЕТ). Лирический герой, если так может быть назван Тот, Кому приятно (а может быть, и привычно?..) описанное в стихотворении “невозможное” зрелище, оказывается как бы на дне воздушного океана: воздушная среда обретает плотность aqua permanens алхимиков, “связанной с водой крещения, как мертвой водой” (11, 165), где стираются различия между рыбой и птицей, Христом и русалкой, лесом и руслом реки, поэтом и его грядущими читателями.

В свете нашей темы не менее существенно и то, что наряду с артикуляцией философско-поэтической утопии в “Приятно видеть...” изощреннейшим образом зашифровано и свернуто “чуть ли не в точку” самоописание системы ключевых приемов поэтики Хлебникова, а характерная для раннего авангарда императивность полностью сменилась комбинаторно-провоцирующей стратегией.

Приведем в заключение два фрагмента из “Разговоров” Леонида Липавского. Вряд ли речь идет о прямой генетической связи между “Приятно видеть...” и философской проблематикой застольных разговоров в “чинарском” кругу начала 30-х годов, где хорошо знали и тонко чувствовали Хлебникова. Но определенная типологическая и феноменологическая связь, как нам кажется, есть. “Н. А. [Николай Заболоцкий – И. Л.] видел сон, который взволновал его, сон о тяготении. Н.А.: Тяготения нет, все вещи летят, и земля мешает их полету, как экран на пути. Тяготение – прервавшееся движение, и то, что тяжелей, летит быстрее, нагоняет.” (5, 190) “Н. А.: Я переплыл реку с поднятыми руками! (Он воздал похвалы плаванию: плывущий испытывает радость, недоступную другим. Он лежит над большой глубиной, тихо лежит на спине и не боится пропасти, парит над ней без опоры. Полет – то же плавание. [...] Л. Л [Леонид Липавский – И. Л.]: [...] Полет освобождает от тяготения, а оно основное образующее тела. Поэтому полет и освобождает. Что же касается до мысли перед смертью, то, может быть, этой мыслью будет некоторый эпизод детства, или свет сквозь ресницы, или что другое, мы не знаем этого. Но полет и плавание служат изучению жизни и смерти” (178-179).

Так пусть же сорок восемь тщательно выговариваемых слогов “Приятно видеть…” горностаевой мантией стекают с плеч Короля Времени.

 

Примечания

¹ Выражаю признательность А. А. Мамаеву и А. В. Дьячкову за инспирацию исследовательского интереса автора настоящей заметки к “Приятно видеть...” – И.Л.

² “В авангарде 20-х годов “адресату предлагается уже не искусство, а 1) ”развивающая” мозговая игра (интеллектуальные упраженения) или 2) магическая техника (приемы медитации).” (8, 56)

³ Связь “прерывностей” и “мерцаний” в тексте с искушением и соблазном отмечена в эссе Ролана Барта “Удовольствие от текста”. Что, если так: “Приятно видеть...”, но еще приятнее рассказать об увиденном стихами?.. И нет ли тогда основания вспомнить об “Искушении грешника” 1908 года и его флоберовском первоисточнике?..

⁴ В связи с возможностью неоднозначной метрической интерпретации А. Илюшин указывает три следующих друг за другом стиха из “Евгения Онегина” (“...Внимательным иль равнодушным;/ Как томно был он молчалив, / Как пламенно красноречив”), которые вне ямбического контекста могли бы быть произнесены как амфибрахические (4, 62). Попробуем услышать хлебниковское “Всемирного тяготения” и как Я4, и как Ам3 одновременно; в обоих случаях ударение “перехлестывает” ударяемое согласно словарю те, но и о нем тоже не следует забыть. Попытка акустически воспроизвести услышанное с неизбежностью приведет к рассредоточению ударения по всему “телу” слова, – и слово тяготения как бы воспарит, освобождаясь от “тяготящей” его единственности акцента.

⁵ Фридрих Ницше писал: “Людей, стоящих впереди своего века, людей, как, например, меня, – понимают гораздо хуже, чем современных, но зато их внимательнее слушают. Говоря точнее, нас не поймут никогда – и вот причина того авторитета, которым мы пользуемся” (“Афоризмы и стрелы”).

⁶ О семантике и генезисе образа русалки у Хлебникова см. 6. Можно предположить, что в 1922 году Хлебников “соблазнился” мыслью поставить свою “точку” в финале пушкинской “Русалки”, текст которой, как известно, “обрывается” после слов Князя, увидевшего выходящую на берег дочь-русалочку: “Что я вижу! / Откуда ты, прекрасное дитя?”. Тогда <...>

⁷ О “птичьем коде” в поэзии футуризма см. 7.

 

Литература

1. Виницкий, И.Ю. Стихотворение Велимира Хлебникова “Приятно видеть...” (Опыт комплексного анализа) // Тезисы докладов III Хлебниковских чтений. Астрахань, 1989, 27-29.

2. Гаспаров, М.Л. Считалка богов. О пьесе В.Хлебникова “Боги” // Гаспаров, М.Л. Избранные труды, том II. О стихах. М., 1997, 246-258.

3. Дьячков, А.В. “Приятно видеть...” В. Хлебникова. Рукопись.

4. Илюшин, А.А. Русское стихосложение. М., 1988.

5. Липавский, Л. Разговоры //“...Сборище друзей, оставленных судьбою”: В 2-х тт. Т. 1, 1998, 174-254.

6. Парнис, А.Е. Прелиминарии к теме “Хлебников и Филонов” // Studia Slavica Finlandensia, Tomus XVI/2, Helsinki, 1999, 120-147.

7. Терехина, В. “Птичий код” в творчестве Е.Гуро и В.Хлебникова // Studia Slavica Finlandensia, Tomus XVI/1, Helsinki, 1999, 180-191.

8. Тырышкина, Е.В. Эстетика русского литературного авангарда (1910-1920-е гг). Новосибирск, 2000.

9. Хлебников, В. Стихотворения. Поэмы. Драмы. Проза. М., 1986.

10. Хлебников, В. Творения. М., 1986.

11. Ямпольский, М. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М., 1998.

© И. Е. Лощилов