Русский и немецкий авангард:
типологии и параллели

Другие исследования об авангарде

Н. С. Сироткин

Общие философские истоки футуризма, экспрессионизма, дадаизма
(краткий обзор)

Этот обзор будет кратким – во-первых, потому, что тема заслуживает большого самостоятельного исследования (и такие исследования проводились – например, книга Г. Мартенса “Витализм и экспрессионизм: О происхождении и толковании экспрессионистических мотивов и стилевых структур” (1971) [Martens]), а во-вторых, потому, что материал, который может быть здесь привлечён, практически необозрим, и я по необходимости буду либо отсылать к уже существующим работам, либо ограничиваться по необходимости неполным, тезисным изложением. Нужно отметить, что специальных работ о философских корнях русского футуризма в России издано не было.

Трудно назвать философское или эстетическое учение, которое стало бы своего рода параллелью к авангардизму в искусстве или же непосредственно сформировало то или иное авангардистское художественное объединение. Отчасти это связано с внутренней идеологической противоречивостью, неоднородностью авангардистских художественных объединений: и футуризму, и экспрессионизму, и дадаизму нередко отказывают в статусе “течения”, предлагая говорить о конгломерате творческих стилей разных авторов. Но есть и другая причина. Близкий к экспрессионизму критик Ф. М. Хюбнер (Huebner) писал: “За живописью выступили писатели с экспрессионистическими романами, стихами и драмами, композиторы с экспрессионистскими операми, мыслители с экспрессионистской философией, политические деятели с экспрессионистскими попытками государственных реформ” [Экспрессионизм 1923 55]. Искусство авангарда стояло действительно в авангарде общественного развития. Если Французская революция была началом романтизма, то революции конца 1910-х гг. стали логическим развитием и завершением идей авангардизма.

Тем не менее существовали, конечно, мыслители, оказавшие значительное влияние как на авангардизм в целом, так и на отдельных его представителей. Необходимо подчеркнуть, что это влияние в подавляющем большинстве случаев не было прямым. Следует говорить, очевидно, об избирательном присвоении тех или иных фактов самосознания культуры, что не требовало и не предполагало непосредственного обращения к работам того или иного мыслителя.

Одно из определений авангарда называет его “критикой в её сущностном понимании” [Максимов 336] – авангард есть критика культуры. Именно поэтому поиск философских корней авангардизма приводит к учениям, ставящим под сомнение реальность Бога (как центра традиционной культуры), морали и самого мира.

Одно из первых имён в этом ряду – А. Шопенгауэр (Schopenhauer) (его основные труды появились в русских переводах на рубеже веков). Авангардизму оказывается близким провозглашение интуиции в качестве основного метода (эстетического) познания¹: “Теперь… не теряются в релятивизме отдельных состояний, но интуитивно фиксируют чистую абсолютную сущность”, – писал об экспрессионизме М. Пикар (Picard) [Нейштадт 123]; “чем истина субъективней – тем объективнее, – утверждал А. Кручёных, – иррациональное (заумное) нам также непосредственно дано как и умное”² [Русский футуризм 53. Курсив мой. – Н. С. Здесь и далее и в цитатах пунктуация оригинала]. Стремление к непосредственному, т. е. интуитивному, знанию составляет одну из наиболее важных черт авангардизма³. Этим стремлением, в частности, объясняется языковое экспериментирование футуристов, дадаистов и некоторых экспрессионистов: уклоняясь от традиционных способов выражения (а значит, и мышления), поэты стремились таким образом наиболее адекватно передать состояние мира, не укладывающееся в привычные, самодовлеющие границы “старого” языка.

Сущность мира, по Шопенгауэру, есть Мировая Воля – могучий всё пронизывающий творческий принцип, порождающий все вещи и процессы, но в нём коренится нечто абсурдное и ущербное, отрицательное: Мировая Воля “голодна”⁴. Людям надлежит бороться с Мировой Волей, чтобы привести её к самоупразднению. Частый и характерный для лирики экспрессионизма и футуризма мотив злого Бога и борьбы с ним, в которую вступает лирический герой, может быть истолкован в этих шопенгауэровских понятиях.

Могут быть проведены и другие параллели – например, между эстетикой немецкого философа и художественным поведением авангардистов, и т. д. Известный исследователь экспрессионизма Х.-Г. Кемпер (Kemper), анализируя ряд экспрессионистских текстов, устанавливает воздействие Шопенгауэра и пользуется его терминологией [Vietta/Kemper 321 f., 337 u. a.].

Ещё одним философом, повлиявшим на искусство авангардизма, является Макс Штирнер (Stirner) (наст. имя Каспар Шмидт, Schmidt). Х. ван ден Берг подробно исследовал несомненное влияние Штирнера на дадаизм (главным образом берлинский, но также цюрихский) – как прямое (с творчеством Штирнера был знаком Георг Гросс), так и через посредство близкого к дадаистам философа Саломо Фридлендера (Friedlaender) [Berg 137-142, 353-378]. Ещё до войны Фридлендер стал признанным авторитетом в экспрессионистических кругах и часто печатался в журналах “Die Aktion”, “Der Sturm”, “Die weissen Blätter” [Berg 350].

В России Штирнер также был широко известен. В первое десятилетие ХХ века его книга “Единственный и его собственность” вышла в двух изданиях – в 1906 г. в Москве и в 1907 г. в Петербурге; в 1907 г. на русском языке была издан труд Джона Генри Маккэя (Mackay) “Макс Штирнер, его жизнь и учение” (1898).

В контексте искусства авангарда наибольший интерес в учении Штирнера представляет его понятие “творческое ничто” (“schöpferisches Nichts”). Во введении к книге “Единственный и его собственность” Штирнер пишет: “Я ничто не в смысле пустоты: я творческое ничто, то, из которого я сам как творец всё создам” [Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков: Основа, 1994. С. 9].

Творческое Ничто, которое содержит в себе – потенциально – весь мир, с бесконечным многообразием его форм, в “Чёрном квадрате” изобразил К. С. Малевич⁵, много и плодотворно сотрудничавший с футуристами и оказавший влияние на творчество В. В. Маяковского, В. Хлебникова, А. Е. Кручёных. В творчестве и теоретических работах последнего, которого Н. И. Харджиев назвал “первым дадаистом, на три года опередившим возникновение этого течения в Западной Европе” (цит. по [Алексей Кручёных 300]), можно установить параллели с представлением о “творческом Ничто”.

Штирнеровское утверждение “Я” в качестве творящей мир первореальности также нашло отражение в авангардизме – прежде всего в пафосе созидания нового мира, характерном для т. н. “левого экспрессионизма” и футуризма конца 1910-х гг.: “Реальность должна быть создана нами”, – писал Казимир Эдшмид в программной статье “Экспрессионизм в поэзии” [Эдшмид 305] (см. в связи с этим статью Жанр “приказа” в авангардистской поэзии (футуризм и левый экспрессионизм).

Имя Ницше в работах об авангардизме упоминается особенно часто. В уже упомянутой книге Г. Мартенса проблема влияния Ницше на экспрессионизм исследована глубоко и подробно, и я не буду на этом останавливаться. Влияние Ницше на русских футуристов⁶ также отмечено [Сарычев 25]. Здесь хотелось бы отметить одно утверждение Ницше, особенно важное в рассматриваемом контексте. Это утверждение “множественности субъекта”: “Субъект как множество” (“Das Subjekt als Vielheit”). По Ницше, не существует никакого “субстрата”, который объединял бы множество испытываемых человеком состояний в некое целое – “Я”. Распад “Я” – последней сохранившейся к началу ХХ века системы координат – стал отправной точкой авангардизма. В разных формах фиксируя эту утрату, авангард неизбежно приходит к необходимости создания новой “меры мира”, к созданию новой действительности⁷. Соотношение этих двух тенденций – утрата центра и стремление к созданию новой системы координат, – как я думаю, наиболее точно характеризует авангардизм.

Воздействие субъективно-идеалистических учений начала ХХ века (и прежде всего Э. Гуссерля, Husserl, и А. Бергсона, Bergson) на авангардизм отмечается наиболее часто, и здесь я ограничусь указанием на существующие работы (касающиеся в основном экспрессионизма): [Martens], [Копелев 39-40], [Павлова 1968 537-538], [Vietta/Kemper 144-145]. Ф. Фельман (Fellmann) выпустил в 1982 г. книгу “Phänomenologie und Expressionismus”. С философией А. Бергсона был знаком А. Туфанов (см. его книгу “Ушкуйники”, Л., 1927) и близкий к футуристам Н. Кульбин (см. [Лившиц 485]); в 1914 г. на русском языке была опубликована книга Бергсона “Творческая эволюция”. В журнале “Маски”, N 6 (1913-1914) была опубликована статья И. Розенфельда “Интуитивизм и футуризм”.

Следует указать и на общее для авангардизма влияние психоанализа З. Фрейда (Freud). Б. Лившиц, по собственному признанию, прошёл “хорошую школу фройдизма” [Лившиц 427]; на теорию Фрейда опирался в своих теоретических работах А. Кручёных. О связях фрейдизма с экспрессионизмом см. [Vietta/Kemper 144-145 u. a.], с дадаизмом – [Berg 130-136 u. a.]. По словам Макса Пикара, в экспрессионистском искусстве “вместо психологии выдвигается психоанализ” [Нейштадт 124]. Авангардизму оказались близкими отказ от представления о ratio как об организующем центре личности, утверждение стихийной эмоциональной природы психики, а также акцентирование сексуального начала в человеке.

Наконец, необходимо отметить несомненное влияние социалистических и коммунистических идей на художников-авангардистов. Подтверждением может служить партийная принадлежность многих из них (экспрессионисты и берлинские дадаисты были членами различных левых партий, прежде всего коммунистической – KPG и независимой социал-демократической – USPD), открытое декларирование своей приверженности коммунизму (особенно явное – в берлинском дада и в российском футуризме), активное сотрудничество с коммунистической властью русских футуристов. Авангардистов привлекало в этих идеях обещание построения нового справедливого мира на новых началах, своего рода рая на земле (ср., например, “Поэму революции духа” В. Каменского и стихотворения “Unser Weg” Э. Толлера, Toller, или “Die Ankunft” Л. Рубинера, Rubiner).

Общим для всего авангардизма стало воздействие художественной теории В. В. Кандинского, в частности, его программной работы “Über das Geistige in der Kunst” (“О духовном в искусстве”). Кандинский стал одной из центральных фигур экспрессионизма, поддерживал тесные контакты с Россией и в частности с футуристами (см. intra 1.2.); о влиянии Кандинского на дадаизм см. [Berg 287-299].

В исследовательской литературе ставится вопрос о возрождении традиций раннехристианского гностицизма в авангардистском искусстве⁸, но в этом случае речь идёт не о влиянии, а о типологической близости. В целом эта проблема разработана в настоящее время недостаточно глубоко.

Устанавливаются параллели между экспрессионизмом и барокко и футуризмом и барокко⁹.

Обзор общих философских истоков футуризма, экспрессионизма и дадаизма убеждает в существовании единого философско-эстетического поля авангардизма, задающего пределы разнообразия конкретных вариантов. Типологические схождения в таких условиях представляются неизбежными и закономерными.

Примечания

¹ Излагая здесь положения философии Шопенгауэра, я буду использовать формулировки из статьи И. С. Нарского [Нарский И. С. Артур Шопенгауэр – теоретик вселенского пессимизма // Шопенгауэр А. Избранные произведения / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. И. С. Нарский. М.: Просвещение, 1993. С. 3-40].

² Об интуиции как “творческом методе” футуристов писал, например, Е. Ф. Ковтун [Ковтун 1988 154].

³ См. в связи с этим интересную концепцию “архитектона” А. А. Пелипенко [Пелипенко].

⁴ Этот отрицательный оттенок шопенгауэровской Воли ярко охарактеризовал Николай Фёдоров (с точки зрения своей “философии общего дела”): “Выражение “мир как воля и представление” по справедливости можно заменить выражением “мир как похоть”, которая, рождая, умерщвляет” [Фёдоров Н. Ф. Сочинения / Ред. А. В. Гулыга; Вступ. ст., примеч. и сост. С. Г. Семёновой. М.: Мысль, 1982. С. 481. Курсив авторский. – Н. С.].

⁵ См. статью Р. Дуганова [Duganow 244], рассматривающего в этом аспекте (в частности, в связи с “Чёрным квадратом”) поэтику футуризма.

⁶ А. Кручёных в книге “Апокалипсис в русской литературе” выступил с критикой Ницше, Канта и Шопенгауэра как идеологов отречения от реального мира, предшественников декадентского искусства. Но это не исключает, разумеется, возможности влияния Шопенгауэра и Ницше на русский футуризм.

⁷ Показательно, что сами художники утверждали принципиальную связь своего искусства с последовавшими в конце 1910-х гг. революциями – попытками переделать мир политическими средствами (или путём вооружённой борьбы). Казимир Малевич писал: “Кубизм и футуризм были явления революционные в искусстве, предупредившие и революцию в экономической и политической жизни 1917 года” [Клеберг 140]. Ср. также “Манифест Летучей федерации футуристов” [Русский футуризм 62-63]. “Мы были твёрдо уверены, – вспоминал И. Р. Бехер, – в своём призвании при помощи стихов и манифестов обратить людей, изменить мир и окончить войны” [Бехер И. Р. Смокинг и что за ним следовало // Вестник иностранной литературы. 1928. № 12. С. 96].

⁸ См.: [Ковтун 1996 15, 59].

⁹ Например: Luther G. Barocker Expressionismus? Zur Problematik der Beziehung zwischen der Bildlichkeit expressionistischer und barocker Lyrik. The Hague, 1969 и [Смирнов И. 118-144], [Марков 246, 319]. Отзвуки поэзии барокко усматривают и в итальянском футуризме – см.: Rosa Trillo Clough. Futurism. N. Y., 1961. P. 45-46.

© Н. С. Сироткин, 2000.

Другие исследования об авангарде